UPD: крайне занимательная статья в Ленте.ру от 10 апреля 2016: "Я для них враг и колонизатор". Что знают и что думают в России о мигрантах из Средней Азии.
Широкая дискуссия по поводу недавнего преступления, совершённого в Москве "няней-убийцей", продемонстрировала не только сложность, неоднозначность взаимоотношений между властью, СМИ и зрителями, не только наличие в обществе первобытных страхов, но и оправдываемое, очевидное нежелание - в том числе, и разумных, просвещённых людей - со всем этим разбираться.
В основе решения "не показывать" и любых аргументов в пользу цензуры и самоцензуры лежат два устойчивых образа реальности.
Первый - традиционный, привычный - это образ "русского бунта, бессмысленного и беспощадного", образ, в целом, справедливого, но наивного народа-богоносца, впечатывающего свой натруженный кулак в раскосую, смуглокожую и непроницаемую физиономию пришельца.
Второй - довольно свежий, футуристический, но уже укоренившийся - образ домашнего робота-андроида, неприхотливой, выносливой машины, вдруг сходящей с ума и оборачивающейся Терминатором. Это образ врага в твоём доме, того, кому ты бездумно доверяешь самое ценное - свою семью, детей, не зная о нём в действительности ничего.
Это образ гастарептилоида, мигранто-ящера, скрывающего до поры-до времени свою инопланетную чешую под оранжевым жилетом и клеёнчатым фартуком, прячущего хвост то в дворницкой, то в каморке консьержки, - который по сигналу из глубин космоса вырывается на свободу из человеческого тела и обнаруживает свою подлинную, невыносимую и бывшую там всегда сущность.
Когда сторонники самоцензуры и "разумных ограничений" говорят об опасности "волнений на национальной почве" или "волны подражаний", они имеют в виду, что однажды сюжет о нынешней или другой подобной трагедии, показанный по федеральному телеканалу, загудит тем самым "вставайте-люди-русские" набатом, который призовёт, наконец, измученную и заждавшуюся Россию к топору. Или напротив - неслышным, отданным на несуществующем языке приказом, который отправит ещё мгновение назад мирных домашних андроидов и бессловесных дворников нас убивать.
Пока из этой истории можно сделать три вывода.
Во-первых, Кремль и наше "министерство правды" подозревают, что они создали Голема - современная российская пропагандистская машина требует тем более умелого управления, чем сильнее она становится. Создатель всегда боится, что в конечном итоге его Монстр его же и сожрёт. Это нормально. Увеличение контроля неизбежно ведёт к необходимости дальнейшего увеличения контроля.
К радости Создателя, чудовище успешно самообучается, гордится своим ошейником, старается предугадывать желания, чувствует настроение и любит, когда его треплют по загривку. Осложняется же ситуация тем, что Монстр, глядя на Создателя, видит в нём себя и удивляется, почему Монстр - это он. Ведь на самом деле - и Монстр об этом знает - это он создал Создателя. Знает об этом и Создатель, и ещё он знает, что Монстр тоже знает о том, что он знает. И порой они оба теряются в своих отражениях и окончательно перестают различать, где кто, кто кого создал, кто чьё творение. Они зависят друг от друга, как Доктор Джекилл и Мистер Хайд, как Тайлер Дёрден и безымянный Рассказчик, в болезненные моменты просветления понимающие, что они суть одно целое.
Во-вторых, данная ситуация свидетельствует о том, что общество (власть, СМИ, телеаудитория, пользователи социальных сетей - границы между этими группами и функциями всё время в движении) не понимает, с кем и чем - с какими людьми и какими технологиями - оно имеет дело. Стоит ли говорить, что "черносотенцы против пришельцев" - это типичное воображаемое сообщество, настолько же иллюзорное, насколько и реальное. Это упрощённая и потому понятная, убедительная модель, в соответствии с которой выстраиваются дискурсы и принимаются политические решения - и вот уже сама реальность начинает брать с неё пример.
Особого внимания заслуживает мотив бессилия, в целом, нормального, мирного общества перед лицом внутренней опасности: он присутствует и в образе национал-патриота, и в ещё большей степени в сюжете с гастарептилоидами. Общество чувствует, что в обычном, спокойном порядке, рутинными и техническими способами предотвратить и совладать с ситуацией не может. Праведный гнев хоругвеносца и тем более подспудная, тёмная, нечеловеческая воля пришельца потребуют чрезвычайных, т.е. насильственных мер, потому что и та, и другая силы нам одинаково чужды.
Однако обе силы являются не объективными факторами, а элементами нашего представления о самих себе, кошмарным сном нашего разума. Сегодняшнее российское общество не доверяет себе, не знает и боится самого себя, - как бы оно чего не натворило, как бы не сорвалось - по той элементарной причине, что оно за себя уже давно не отвечает, с того момента как делегировало эту заботу телевизору-власти. Выучившееся беспомощности общество с готовностью принимает за свой портрет, свой истинный облик любую, созданную по законам шоу-бизнеса картинку - если эта картинка показана в прайм-тайм по центральному каналу. Обостряющаяся же политизация социологичских исследований делает и далее невозможным хоть какое-то самопознание и саморефлексию.
Наконец, в-третьих, обращает на себя внимание поспешность, с которой официальные лица объявили преступницу сумасшедшей и начали искать её экстремистские связи. Возможно, дальнейшая психиатрическая экспертиза действительно признает её душевнобольной. И да, формально, все её действия иначе как экстремистскими не назовёшь. Однако моментальное – до проведения расследования – не профессиональное, а бытовое, «общечеловеческое» и «основанное на здравом смысле» использование определений «сумасшедшая» и «экстремистка» свидетельствует лишь об остром желании вытеснить её за пределы нормального, объяснить, что она «не наша» и никакого отношения к нам – «нормальным» – никогда не имела. Она фрик, выродок, аномалия, не от мира сего, соответственно никакие наши решения и поступки не могли ни подвигнуть её на то, что она совершила, ни помешать ей. Говоря проще, «она сумасшедшая – мы ни при чём».
Вместе с тем, в своём признании задержанная точно указывает на источник информации ("смотрю, там бомбы") и воспроизводит сегодняшний новостной дискурс, - "почему никто ничего не говорит?", - одинаково популярный и у наших "охранителей", и у "либералов". Для того, чтобы освоить все эти формулировки - и про бомбы, и про "никто ничего не говорит" - ей было совсем не обязательно общаться с какими-то страшными террористами, достаточно было время от времени смотреть выпуски новостей по общедоступным каналам. Говоря проще, её преступление - крайний, доведённый до абсурда пример того, что делает с нами пропаганда.
Отсутствие же широкого общественного диалога по этим проблемам означает, что всё останется по-прежнему, только хуже. Российская (как, пожалуй, и любая другая) экономика не сможет обойтись без дешёвого труда иммигрантов, введение дополнительных разрешительных документов, медицинских справок и прочих прогрессивных мер по исправлению ситуации потребует в конечном итоге испачкать типографской краской ещё некоторое количество бумаги, а попытки продолжать делать вид, что у нас всё хорошо, будут стремительно вести к нарастанию социального напряжения при полном отсутствии у нас знаний, умений и воли с ним справиться.
Широкая дискуссия по поводу недавнего преступления, совершённого в Москве "няней-убийцей", продемонстрировала не только сложность, неоднозначность взаимоотношений между властью, СМИ и зрителями, не только наличие в обществе первобытных страхов, но и оправдываемое, очевидное нежелание - в том числе, и разумных, просвещённых людей - со всем этим разбираться.
В основе решения "не показывать" и любых аргументов в пользу цензуры и самоцензуры лежат два устойчивых образа реальности.
Первый - традиционный, привычный - это образ "русского бунта, бессмысленного и беспощадного", образ, в целом, справедливого, но наивного народа-богоносца, впечатывающего свой натруженный кулак в раскосую, смуглокожую и непроницаемую физиономию пришельца.
Второй - довольно свежий, футуристический, но уже укоренившийся - образ домашнего робота-андроида, неприхотливой, выносливой машины, вдруг сходящей с ума и оборачивающейся Терминатором. Это образ врага в твоём доме, того, кому ты бездумно доверяешь самое ценное - свою семью, детей, не зная о нём в действительности ничего.
 |
| Кадр из фильма "Восхождение Юпитер" (Jupiter Ascending), 2015 |
Когда сторонники самоцензуры и "разумных ограничений" говорят об опасности "волнений на национальной почве" или "волны подражаний", они имеют в виду, что однажды сюжет о нынешней или другой подобной трагедии, показанный по федеральному телеканалу, загудит тем самым "вставайте-люди-русские" набатом, который призовёт, наконец, измученную и заждавшуюся Россию к топору. Или напротив - неслышным, отданным на несуществующем языке приказом, который отправит ещё мгновение назад мирных домашних андроидов и бессловесных дворников нас убивать.
Пока из этой истории можно сделать три вывода.
Кремль и наше "министерство правды"
подозревают, что создали Голема
Во-первых, Кремль и наше "министерство правды" подозревают, что они создали Голема - современная российская пропагандистская машина требует тем более умелого управления, чем сильнее она становится. Создатель всегда боится, что в конечном итоге его Монстр его же и сожрёт. Это нормально. Увеличение контроля неизбежно ведёт к необходимости дальнейшего увеличения контроля.
К радости Создателя, чудовище успешно самообучается, гордится своим ошейником, старается предугадывать желания, чувствует настроение и любит, когда его треплют по загривку. Осложняется же ситуация тем, что Монстр, глядя на Создателя, видит в нём себя и удивляется, почему Монстр - это он. Ведь на самом деле - и Монстр об этом знает - это он создал Создателя. Знает об этом и Создатель, и ещё он знает, что Монстр тоже знает о том, что он знает. И порой они оба теряются в своих отражениях и окончательно перестают различать, где кто, кто кого создал, кто чьё творение. Они зависят друг от друга, как Доктор Джекилл и Мистер Хайд, как Тайлер Дёрден и безымянный Рассказчик, в болезненные моменты просветления понимающие, что они суть одно целое.
Во-вторых, данная ситуация свидетельствует о том, что общество (власть, СМИ, телеаудитория, пользователи социальных сетей - границы между этими группами и функциями всё время в движении) не понимает, с кем и чем - с какими людьми и какими технологиями - оно имеет дело. Стоит ли говорить, что "черносотенцы против пришельцев" - это типичное воображаемое сообщество, настолько же иллюзорное, насколько и реальное. Это упрощённая и потому понятная, убедительная модель, в соответствии с которой выстраиваются дискурсы и принимаются политические решения - и вот уже сама реальность начинает брать с неё пример.
Особого внимания заслуживает мотив бессилия, в целом, нормального, мирного общества перед лицом внутренней опасности: он присутствует и в образе национал-патриота, и в ещё большей степени в сюжете с гастарептилоидами. Общество чувствует, что в обычном, спокойном порядке, рутинными и техническими способами предотвратить и совладать с ситуацией не может. Праведный гнев хоругвеносца и тем более подспудная, тёмная, нечеловеческая воля пришельца потребуют чрезвычайных, т.е. насильственных мер, потому что и та, и другая силы нам одинаково чужды.
Однако обе силы являются не объективными факторами, а элементами нашего представления о самих себе, кошмарным сном нашего разума. Сегодняшнее российское общество не доверяет себе, не знает и боится самого себя, - как бы оно чего не натворило, как бы не сорвалось - по той элементарной причине, что оно за себя уже давно не отвечает, с того момента как делегировало эту заботу телевизору-власти. Выучившееся беспомощности общество с готовностью принимает за свой портрет, свой истинный облик любую, созданную по законам шоу-бизнеса картинку - если эта картинка показана в прайм-тайм по центральному каналу. Обостряющаяся же политизация социологичских исследований делает и далее невозможным хоть какое-то самопознание и саморефлексию.
Для того чтобы освоить все прозвучавшие формулировки, не нужно общаться с экстремистами - достаточно время от времени смотреть телевизор
Вместе с тем, в своём признании задержанная точно указывает на источник информации ("смотрю, там бомбы") и воспроизводит сегодняшний новостной дискурс, - "почему никто ничего не говорит?", - одинаково популярный и у наших "охранителей", и у "либералов". Для того, чтобы освоить все эти формулировки - и про бомбы, и про "никто ничего не говорит" - ей было совсем не обязательно общаться с какими-то страшными террористами, достаточно было время от времени смотреть выпуски новостей по общедоступным каналам. Говоря проще, её преступление - крайний, доведённый до абсурда пример того, что делает с нами пропаганда.
Отсутствие же широкого общественного диалога по этим проблемам означает, что всё останется по-прежнему, только хуже. Российская (как, пожалуй, и любая другая) экономика не сможет обойтись без дешёвого труда иммигрантов, введение дополнительных разрешительных документов, медицинских справок и прочих прогрессивных мер по исправлению ситуации потребует в конечном итоге испачкать типографской краской ещё некоторое количество бумаги, а попытки продолжать делать вид, что у нас всё хорошо, будут стремительно вести к нарастанию социального напряжения при полном отсутствии у нас знаний, умений и воли с ним справиться.
Комментариев нет:
Отправить комментарий